~*~*~

Лиза с неудовольствием и осторожностью, присущим начинающей воровке, перелезла через ограду кладбища. Калитка была закрыта на большой, увесистый замок, а перепрыгнуть через неё, нежели через сам забор, было абсолютно невозможно. Рыхлая почва кладбища приняла в себя новенькие белые кроссовки с довольным чавканьем. На джинсах уже успело засесть ржавое пятно, на которое Лиза посмотрела с лютой ненавистью.
Сама девочка была не слишком высокой (в строю на физкультуре стояла где-то в середине), но вполне симпатичной. Конец хвостика из слегка вьющихся черных волос едва доставал до плеч, покачиваясь под порывами ветра. Нос с горбинкой был покрыт ещё не успевшими сойти веснушками. Глазами, чей цвет напоминал появляющуюся весной зелень, она придирчиво осмотрела место, где ей предстоит провести двадцать четыре часа. И всё это из-за большого недоразумения, именуемого пари.
Пару дней назад она на все 100% была уверена, что Дима ни за что не пригласит её на бал в честь чего-то там такого заумного, о чём ученики старались не вспоминать. Подруги же с такой же 100% уверенностью знали (а может, они просто с ним сговорились?), что всё будет наоборот. И ведь пригласил. В общем, в условиях пари было оговорено, что проигравший двадцать четыре часа проведёт на Вишенском кладбище, единственном кладбище города Ясненко. В прочем, можно считать, что Лиза легко отделалась. Подруги с их странным могильным юмором могли придумать чего-нибудь куда более странное что ли.
Уходить от ограды девочке совершенно не хотелось. Пейзаж кладбища навевал уныние, особенно осенью, когда деревья стояли ни чем не прикрытые, земля нещадно хлюпала под ногами и так же нещадно сливала воду в чужую обувь. Правда, чтобы не стоять в вязкой трясине кладбищенской почвы, она отошла к калитке, туда, где начиналась грязная дорожка.
Темнеть осенью, как известно, начинало рано, и в те шесть часов вечера обычной пятницы на кладбище опустились сумерки. Ветер зверствовал, чуть ли не сметая Лизу куда-то в сторону, к сереющим могильным камням. Девочка уже в который раз жалела, что не надела на себя побольше свитеров.
Где-то на первом повороте грязноватой дорожки, сплошь покрытой лужами, мелькнула чья-то тень. Лиза отпрянула, натыкаясь спиной на калитку, и тут же поняла, что тень была обычной кошкой. Шерсть этого некогда пушистого существа свалялась, бело-рыжий окрас прятался где-то за слоем коричневой грязи. Кошка не мигая смотрела на девочку своими желтыми глазами, будто светящимися в полутьме кладбища. Потом подошла к девочке, не разрывая контакта с её глазами, обошла вокруг ноги Лизы, слегка потершись головой об джинсы и оставляя на этих самых джинсах очередное пятно, и отошла, остановившись через пару метров, вопросительно поглядывая назад.
Девочка, повинуясь, пошла за ней. Кошка больше не оборачивалась, только иногда дергала ухом, будто проверяя на слух, идёт ли за ней Лиза. И Лиза шла, хотя было жутко страшно. Особенно, когда одно дерево, казалось, даже не повинуясь ветру, склонилось к ней, цепляя за куртку. Девочка дернулась, а дерево ехидно заскрипело, почти сразу отпуская. Куртка ему была совершенно не нужна.
Кошка неожиданно замерла и громко мяукнула.
- Чего тебе, Мурёнка? – откуда-то из-за могильного камня отозвался хриплый голос, по которому было крайне сложно определить пол владельца.
Кошка отозвалась мяуканьем, причем, весьма радостным.
- А жрать неча, - обладатель голоса всё-таки решил подняться. Над могильным камнем показалась сначала потерявшая вид шапка с помпоном, потом оплывшее желтоватое лицо, шея и плечи. Девочку это нелицеприятное существо заметило сразу.
«Упырь, - почему-то вспомнилось Лизе. – И кошка – упырь. И они высосут мою кровь». Крови в данной ситуации было особенно жалко.
- А ты чаво тут забыла? – густые тёмные брови сомкнулись на переносице.
- П-проиграла в споре, - одеревеневшими губами прошептала девочка.
- А, - понимающе ответил упырь. – А я эта… сторож. Баба Катя. Ты не первая ужо тут ползаешь, Мурёнка, умница, ко мне всех вас оболтусов приводит. Ну, чаво встала-то? Садись, коли пришла.
Лиза послушно села. Кладбищенская атмосфера навевала на неё редкостное послушание. Особенно незнакомым людям.
Сидеть на холодном камне было неудобно. Сидеть же на холодном могильном камне было неудобно вдвойне. Камень был не только ледяным, замораживающим всё то, чем обычно люди сидят, и в придачу ещё и узким. Первыми, после сидячего места, начинали леденеть ноги, и только потом холод пробирался куда-то вверх, начиная открытую войну с теплом свитеров. В большинстве случаев, победа была не на стороне тепла.
Лиза же осторожно наблюдала за бабой Катей. Внешне это была толстоватая женщина, слегка неуклюжая, с оплывшим лицом желтого цвета. Глаза были маленькие и настолько темные, что цвет было просто не различить. Одета она была в бесформенное грязное пальто и шапку с помпоном. Шапка некогда была в сине-зелёную полоску. Но за несколько лет полоски странным образом испарились, уступая место какому-то темному однородному цвету. В руках баба Катя сжимала что-то большое и увесистое, как железная палка.
- Чтоб ироды окаянные тут не шастали, - любовно погладив палку, заявила сторож, едва заметив взгляд Лизы.
Девочка молча продолжала сидеть на камне, раз за разом повторяя, что ничего не случится. От холода её начинала бить крупная дрожь. Время хоть и медленно, но ползло куда-то. В основном, туда, куда не хотела Лиза. Ведь, кто не знает, что самое страшное и неприятное время на кладбище с двенадцати до трёх часов ночи.
Где-то в одиннадцать к завываниям ветра добавились скромные подхихикивания, которые могли быть плодом воображения почти засыпающей девочки.
- Эх, девчата в моё время могли босиком в сорокаградусный мороз ходить! А щас, - баба Катя кинула на Лизу кислый взгляд. – Эх,… молодёжь.
Девочка встрепенулась, слегка помотав головой. Посмотрела на покрасневшие руки, попыталась пошевелить пальцами на ногах и, поняв, что пока всё в порядке, снова затихла. В глубине кладбища что-то скрипнуло. Вспорхнула с ветки птица.
«Разве ночью птицы не спят?» - проскользнула в голове Лизы ленивая мысль. И тут же исчезла.
Баба Катя насторожилась, вглядываясь в темноту кладбища. Мурёнка выгнула спину дугой и зашипела в негодовании. Послышалось тихое отчетливое хихиканье радостного психа, только что сбежавшего из психбольницы почти незамеченным.
- Живая кровь, - прохихикало кладбище.
- Живая кровь… живая кровь, - подтвердили своим скрипом деревья.
И даже ветер вдул в ухо Лизе в своей манере растягивать гласные и проглатывать всё остальное:
- Живая кровь.
Девочка помотала головой в надежде стряхнуть наваждение. Хихиканье не исчезло, даже наоборот, стало ближе и громче. Казалось, можно различить слова, вырывающиеся из чьих-то бледных губ шепотом:
- Отдай мне свои глаза… глаза… глаза…
А кладбище продолжало на разные лады повторять про «живую кровь».
Лиза очень отдалённо знала, что такое паранойя. Что-то вроде навязчивой идеи. Её же, навязчивая идея того, что на кладбище что-нибудь обязательно случится, не покидала весь день. Допрыгалась, девочка. Наверняка это противный сон, который она видит, заснув на этом чертовом камне, который отморозил ей все, что вообще можно отморозить. Даже мозги.На грязной дорожке в свете луны стало видно чей-то почти прозрачный силуэт. Силуэт кутался в шаль, не переставая хихикать, и медленно идти вперёд.
- Давно я до вас хотела добраться, Баба Катя, - укоризненно заметило нечто. – А у этой девчушки просто замечательные глаза, - луна на миг осветила смеющееся лицо. Острый нос, впалые щеки, бледные до синевы губы и прикрытые глаза с длинными ресницами. Движения девушки были чуть угловатыми, и поэтому миг, когда она метнулась вперёд с неожиданной целеустремленностью, стал полной неожиданностью для Лизы.
Больше девочка ничего не помнила, да и навряд ли вспомнила бы. Мёртвые вообще мало чего помнят о жизни.
~*~*~

Под самым верхом старого склепа, зарывшегося в сырую рыхлую почву кладбища, на тонкой нити, качаясь в такт дуновениям сквозняка, висят чьи-то глаза. Отдельно от хозяев.
В большинстве своём, глаза карие. Иногда попадаются серые или голубые. И только одна пара зелёных глаз висит в самом конце нити. Всего их примерно двадцать четыре штуки.
Из угла склепа слышится нетерпеливое хихиканье. Ещё бы, ждать полуночи так утомительно.
Кладбище спит, чем-то довольное.
А на тонкой нити висят чьи-то глаза..